Продолжение. Начало читайте здесь… Она возвратилась, держа в руках небольшой треугольник серой бумаги и улыбаясь, протянула его дочери. Та сразу поняла, что это от мужа. Усталость, как рукой сняло, её бросило в жар. Трясущимися руками она развернула письмо и пробежала глазам по первым строчкам. Слава Богу, живой. Мать села рядом и обняла дочь: «Давай, читай вслух, я не открывала без тебя». Они читали и плакали. Пётр писал из госпиталя.
Он был ранен, но теперь идёт на поправку, что очень любит их и переживает, как они там. Писал, что войне скоро конец, что он вернётся и у них всё наладится. В конце добавил, чтобы берегли дочку. Лена вся светилась от счастья, что муж живой и невредимый. Как только выдавалась свободная минутка, она доставала письмо и перечитывала снова и снова заветные строчки.
А Серафима молилась каждый день, чтобы скорее закончилась война, чтобы зять остался жив, поскорей вернулся домой, и дочь вновь была счастлива. Она и не предполагала, что её мольбы вскоре исполнятся, что Господь, услышав её и ещё миллионы других людей, прекратит эту страшную бойню, принёсшую всем столько горя и мучений. Начало мая выдалось жарким.
Серафима рано утром отправилась на базар в райцентр, хотела обменять сушеные абрикосы на постное масло и керосин. Подойдя к базару, она увидела, что народ столпился у столба с репродуктором и, замерев, что-то слушает. Женщина подошла ближе и тоже прислушалась. Торжественно звучал голос Левитана: «…был подписан пакт о безоговорочной капитуляции…» Боже мой, победа! Она тихонько заплакала. Её сердце готово было выпрыгнуть из груди.
Люди вокруг обнимали, целовали друг друга со слезами радости на глазах, повторяя такое сладкое и долгожданное слово: «Победа! Победа! Победа!» Какой-то парнишка подбежал к ней и, закружив, громко закричал: «Победа, мать! Слышишь, Победа!» Затем оставив обалдевшую от неожиданности женщину, вприпрыжку побежал вниз по улице, вопя во весь голос: «Люди, Победа!» Серафима улыбалась, у неё кружилась голова, но душа её пела, наполненная такой великой радостью.
В их селе ещё не было радиоточки и Сима, забыв, зачем она пришла на базар, поспешила домой. Ей было так легко, что она даже не шла, а летела, лишь повторяя про себя: «Господи, Победа, Победа!» Лена кормила дочку и никак не ожидала, что мать возвратится так быстро. Взглянув на нее, она поняла, что-то произошло. Глаза матери просто лучились счастьем, такой Лена не видела её давно. Лицо раскраснелось от быстрой ходьбы, она просто ворвалась на кухню и выдохнула: «Победа!» Лена непонимающе посмотрела на мать.
Серафима обняла дочь и стала ей рассказывать, как из репродуктора услышала о победе. Обе заплакали. Затем мать велела ей обойти все дома в селе, неся людям это радостное известие. Лена шла от дома к дому с этой доброй вестью.
Она видела, как появляются на хмурых лицах улыбки и в глазах людей зажигаются искорки надежды. Многие получили похоронки на мужей, сыновей, дочерей и родных. Слово «Победа» отозвалось не только радостью в их сердцах, но и горечью. Однако женщины продолжали ждать родных, надеясь на ошибку. Немного было таких чудес, но все, же они были и каждый думал, что чудо случится и с ним. Серафима и Лена знали, что пройдёт ещё достаточно времени, прежде, чем вернётся Пётр и они с нетерпением ждали этого момента. Но это ожидание было каким-то радостным, приподнятым.
Наступила осень. И вот в один из дождливых вечеров в ставень громко постучали. Женщины встрепенулись, на улице уже поздний вечер, кто бы это мог быть. Они подошли к окну и Серафима громко спросила: «Кто там?» «Открывай, мать, я вернулся», — услышали они до боли знакомый голос. «Петя!» — вскрикнула Лена и побежала отпирать калитку. На улице было холодно, шёл дождь, а она, как была в стареньком платьице, так и выбежала во двор. Лена не чувствовала ни холода, ни того, что сразу вся вымокла насквозь.
Сердце бешено колотилось: «Скорей! Скорей!» Трясущимися руками она отодвинула щеколду и широко распахнула калитку. «Петечка!» — счастливо выдохнула она и, прижавшись к мокрой шинели, замерла, всхлипывая. «Ну-ну, будет. Пошли скорее в дом, а то простынешь», — ласково сказал он и, подняв жену на руки, понёс к крыльцу. Она крепче прижалась к нему и, по вздрагивающим плечам мужчина понял, что Лена рыдает. Да он и сам плакал: «Как хорошо, что идёт дождь и темно», — подумал он. На крыльце с керосиновой лампой в руках, в старенькой плюшевой кацавейке, стояла Серафима.
Поднявшись по ступенькам, Пётр поставил жену на пол и посмотрел на тёщу. Её глаза были в слезах и столько доброты излучали, что душа Петра, огрубевшая в жестоких боевых сражениях, мгновенно согрелась под тёплым взглядом материнской любви. Серафима вдруг почувствовала такое огромное облегчение. Напряжение, державшее её все эти страшные годы, ослабло, и слёзы сами покатились по щекам.
Впервые она не стеснялась своей слабости, а только улыбнулась и сказала: «Ну, здравствуй, сынок». «Здравствуй мама. Я вернулся, как и обещал»-, откликнулся он и наклонившись, поцеловал её в мокрую от слёз щёку. «Идите скорее в дом, а я закрою калитку», — засуетилась мать и, отдав лампу дочери, пошла к калитке. Она шла и молилась, благодарила Господа за милость. Теперь всё наладится, всё будет хорошо. Задвинув щеколду Серафима, пошла к дому, дождь смывал горько-солёные слезинки с её лица.
Войдя на кухню, она увидела, что зять стоит возле печки и, подняв занавеску, с нежностью смотрит на спящего ребёнка. Слёзы опять навернулись на глаза, но она, смахнув их принялась хлопотать у стола. Лена переоделась в нарядное платье, одно единственное, оставшееся для выхода на улицу. Она принесла полотенце, мыло и довоенную одежду мужа, сохранились лишь бельё и рубашка, остальное им пришлось поменять на продукты. Сняв ванну, висевшую в сенях, и поставив на лавку возле печки, позвала его. Мужчина разделся до пояса и наклонился над ванной.
Лена аккуратно полила из ковшика тёплой водой и подала кусок мыла. Мать, хлопотавшая у стола, посмотрела на дочь. Та, светясь от счастья, смывала с мужа мыло, с нежностью разглядывая его. Пётр довольно отфыркивался, иногда брызгая водой на жену. Оба негромко смеялись. На душе у Серафимы стало тепло и уютно. Дочь подала Петру чистое полотенце. Муж поднёс его к лицу и глубоко вдохнул: «Как здорово, я дома!» — счастливо улыбнулся он.
Взяв бельё, ушёл в комнату одеваться. Переодевшись, вошёл на кухню и, увидев хлопочущих у печки и стола женщин, вышел в сени за вещмешком, который он там оставил. Подойдя к столу, стал доставать из него продукты. Тёща и жена замерли, глядя на это изобилие-ведь они забыли даже вкус этой еды, а некоторые продукты не видели даже до войны. Они даже растерялись.
На столе стояли банки с тушенкой, кашей, две буханки чёрного хлеба, кусок сала, трофейное сливочное масло и шоколад. Напоследок выложил на стол пузатую флягу, там был спирт. Женщины, как зачарованные смотрели на всё это богатство. Пётр, довольный, рассмеялся. «Боже мой, сколько всего!» — воскликнула Лена. Она подошла к столу и стала с волнением всё рассматривать. «Ну, чего смотрите, пировать будем. Давайте выпьем за Победу! За моё возвращение!» — сказал Пётр. Женщины как-то разом всхлипнули, засуетились, накрывая на стол.
От громкого разноголосия проснулась Валюша. Малышка отогнула краешек занавески и, увидев чужого дядю, сначала испугалась. Но мама так ласково смотрела на него, а бабушка, говоря с ним, улыбалась, что ребёнок понял, дядя хороший и его не нужно бояться. Девочка села и громко позвала маму. Лена взяла дочь на руки и, поцеловав в щёчку, подошла к Петру. Улыбнувшись, сказала дочери: «Это твой папа». У Петра выступили слёзы на глазах, взяв малышку за ручку, спросил: «Ты, конечно же, не помнишь меня, тогда была совсем крохой.
Я твой папа. Ну, ничего, мы подружимся. Я тебя очень люблю, дочурка. Пойдёшь ко мне?» Валюша протянула к нему ручки и, прижавшись, тихо произнесла: «Папа». Пётр влажными, от навернувшихся слёз, глазами посмотрел на жену и тёщу. Он давно не испытывал столько нежности и любви. Спохватившись, что стынет картошка, Серафима, стала усаживать всех за стол. Зять сел на лавку и посадил ребёнка на колени. Малышка держала его за палец и, глядя широко открытыми глазами на отца, улыбалась. Умилённо глядя на дочь, Пётр сказал: «Я теперь никуда не уеду. Буду с тобой, моя ласточка». Он погладил её по голове и поцеловал. Валюша прижалась к нему.
Теперь она знала, что этот худой, высокий дядя с чёрными добрыми глазами и большими сильными руками, её папа. Серафима подошла к ним и, взяв на руки внучку, сказала, что папа с дороги очень устал и хочет кушать. Девочка приготовилась было заплакать, но увидев строгий бабушкин взгляд, передумала и попросилась сесть рядышком с папой. Все засмеялись. Пётр разбавил спирт и разлил в стопки. «Давайте, перво-наперво, выпьем за Победу», — сказал он и, чокнувшись, выпил до дна, женщины слегка пригубили. Все стали закусывать.
Затем пили за его возвращение и поминали погибших. Лена с любовью смотрела на мужа, подкладывала то огурчики, то картошку, а он улыбался и, прижимая к себе рядом сидящую дочь, говорил: «Я вернулся, теперь всё наладится». Серафима, сидевшая напротив, глядя на них, радовалась и украдкой, краешком передника, смахивала слёзы. Вдруг Пётр встал и подошёл к ней. «Мама, хочу выпить за тебя. Низкий поклон тебе, от всего сердца». От неожиданности Серафима замерла. Зять выпил и поклонился ей в пол, затем встал на колени и поцеловал её руки, лежащие поверх передника. «Спасибо, мама», — тихо произнёс он. «Храни вас Господь, сынок», — сквозь слёзы сказала она. Мужчина, сев за стол, вдруг сказал: «Эх, гитару бы сейчас».
Лена встала и быстро вышла в сени. На вопросительный взгляд зятя Серафима улыбнулась. Жена вернулась с его гитарой. «Вот, — произнесла она, протягивая мужу инструмент, — сохранили, играй». Пётр улыбнулся и бережно, точно она была из стекла, взял гитару. «Эх, давно же я не играл». Он начал осторожно перебирать струны, настраивая инструмент. И гитара ожила. Она, то яростно рассказывала о боях, то нежно пела про любовь, то грустила, поминая погибших, то тосковала о не сложившихся судьбах. Лена, с дочерью на руках, и Серафима, притаившись, слушали.
Пётр поднял голову и улыбнулся. «Всё, хватит грустить. Радоваться нужно, все живы – здоровы. Леночка, давай, родная, частушки». Он заиграл весёлую мелодию, и жена запела: «На окошке два цветочка, голубой да синенький…» Валечка вылезла из-за стола и, подпевая маме, стала приплясывать. Да так это у неё ловко получалось. Взрослые хлопали и смеялись. Спать улеглись уже за полночь. Бабушка с внучкой на печке, а родители в большой комнате на кровати. Впервые почти за пять лет Серафима уснула крепко, на душе было легко и покойно. Спала без всяких снов. Рано утром она проснулась от того, что хорошо выспалась. Всё напряжение и тяжелые мысли куда-то улетучились и, ей даже захотелось помечтать. Вот Петя устроится на работу и Лену возьмёт с собой, а она будет дома с внучкой ждать их.
Они уставшие придут домой с работы, а Серафима наварит борща, напечёт пирогов. Малышке купят обновки, сами оденутся. Зять купит мотоцикл, о котором мечтал ещё до войны. В доме будет достаток и всё у них будет хорошо.
Конечно, она понимала, что страна ещё не оправилась от войны. Люди недоедают, многие потеряли жильё. Только-только началось восстановление колхозов, совхозов, заводов, фабрик, отстраиваются дома, школы. И для того чтобы сбылись её мечты, пройдёт немало времени. Но Серафима гнала от себя грустные мысли, она впервые за много лет мечтала, и никто не вправе осуждать её за это. Главное, что Пётр вернулся, а остальное с Божьей помощью, наладится. Она шепотом помолилась и встала. Не ощутив утренней прохлады и удивилась. В доме было тепло, весело потрескивали дрова. Серафима слезла с печки и оделась. Дверь на кухню отворилась, и вошёл зять.
Он поздоровался и смущённо спросил: «Я тут похозяйничал немного, ничего, мама?» Она всплеснула руками и, улыбнувшись, ответила: «Кто ж тут хозяин, как не ты», — и принялась готовить завтрак. Серафима вдруг почувствовала себя слабой женщиной и ей стало так хорошо: теперь в доме есть мужчина, защитник, хозяин.
Петр принёс ещё дров и два ведра воды, присел, и они невольно разговорились. Зять рассказывал о боях, как дошли до Берлина и даже расписались на Рейхстаге, о своих друзьях погибших и прошедших до конца, по дорогам войны. Она слушала не перебивая, а сама думала, Господи, сколько же мужества и чести в этих людях! Война искорёжила сотни тысяч человеческих судеб, принесла множество горя и бед, миллионы убила. Нет, не скоро забудется эта проклятая война, а вернее сказать, никогда не забудется.
Вот и Петра война не сломила, а наоборот укрепила в нём внутренний жизненный стержень. Да он изменился, стал жестче и сдержаннее в чувствах. Даже как-то суровее, да и мы все стали иными. Нужно поговорить с дочерью, мудро решила Серафима, вразумить её, чтобы не было глупых ссор и обид по пустякам. Война оставила свои отметины не только в сердцах, умах и душах людей, но и в чувствах, поступках. Думая так, она накрыла на стол и послала зятя будить жену.
Проснулась Валюша и сразу спросила про папу. Бабушка её успокоила, объяснив, что он никуда уже не уедет, война закончилась, а ей пора умываться. Малышка послушно отправилась с бабушкой за печку. Помывшись, сели плести косички. Подошла Лена и, пожелав доброго утра, поцеловала дочку. Она стала мыться что-то напевая. «Вся так и светится»-, с улыбкой отметила про себя Серафима. Мать подала ей полотенце и одежду. Выйдя, они увидели Петра, сидящего за столом, на коленках которого устроилась Валюша со счастливым видом.
«Ну, что все намылись?» — весело спросил он. «Петруша, а ты?» — спросила жена. «А я на дворе мылся», — ответил муж. Женщины ахнули, осень ведь, холодно. Но тот ответил, что привык, да и дождя нет. «Тогда все», — смеясь, выкрикнула Валечка. Семья принялась завтракать. Покушав, каждый занялся своими делами. Серафима с Леной хозяйством, а Пётр с дочерью взялись чинить сломанный табурет, который он нашёл на крыльце. Ребёнок целый день, как хвостик, ходил за отцом, боясь, что вдруг он куда-нибудь денется. А он смеялся, подбрасывал её высоко вверх и говорил, что сильно любит её и никуда больше не уйдёт.
Вскоре Пётр устроился опять на «Ремзавод» автомехаником. В свободное время они с Леной ещё и подрабатывали. По соседним деревням и сёлам помогали, кому дом восстановить, кому крышу залатать или по хозяйству помочь. Петра и Лену уважали и в помощи тоже не отказывали.
Весной перекрыли крышу на своём доме, замазали дыры от пуль и осколков. Пётр где-то раздобыл стёкла для разбитых окон, которые до сих пор были закрыты ставнями с улицы, а внутри забиты досками. Дом похорошел, даже ожил как будто. Посадили огород.
Народ работал не покладая рук. Восстанавливались города, сёла, деревни. Начали отстраиваться заводы, фабрики, засеивались поля, поднимались колхозы и совхозы. Людские души оттаивали. На суровых измученных лицах, появились улыбки, а в глазах загорелись радостные огоньки надежды. Каждый старался сделать хоть что-нибудь для своей страны, для людей, да просто быть нужным.
Прошло три года с окончания войны. Внучка подросла и осенью пошла в первый класс. Вначале Серафима провожала её до школы и встречала после уроков, но вскоре девочка отказалась от проводов бабушки. Она заявила, что в школе над нею смеются, и стала ходить сама. Характер у неё был упрямый, но добра, бесхитростна и с огромным чувством сострадания. Всех ей было жалко, последнее отдаст жалеючи. В отце души не чаяла, очень любила его. Как чуть у того свободное время, Валюша уже рядышком.
То, что-то рассказывает своё, то выспрашивает, преданно заглядывая в глаза. Однажды придя из школы, девочка вдруг обратила внимание, что папиного чемодана нет на месте. Он всегда стоял под лавкой. В него складывали старые, отслужившие уже свой век вещи, которым затем находили применение, в виде тряпок, в хозяйстве.
Не найдя отцовского чемодана, Валя побежала на огород, где с утра бабушка и мама копали картошку. Женщины ещё не заходили в дом, стараясь побыстрее закончить, и поэтому крайне удивились вопросу ребёнка: «А куда уехал папа?» «Почему уехал? Он утром ушёл на работу», — ответила ей мать. Тогда дочка поинтересовалась, зачем тогда папа взял чемодан. Лена недоумённо посмотрела на мать. Побросав лопаты, они быстро пошли к дому. Первой на кухню вошла дочь, за ней Серафима и Валюша. На лавке лежала куча старых вещей, а чемодана, действительно, не было.
Лена бросилась в дальнюю комнату и открыла дверки платяного шкафа, вещей мужа тоже не было. В растерянности она опустилась на кровать и ничего не понимающим взглядом посмотрела мать. Вбежала Валюша: «Ну, я же вам говорила. Папа уехал что ли?» Серафима тоже ничего не могла понять, что случилось. Поэтому на вопрос внучки она ответила первое, что пришло в голову: «Ах, да я совсем забыла: папу по работе послали в командировку. Он вчера вечером мне сказал, а я запамятовала». Получив ответ, девочка улыбнулась и побежала во двор.
На вопросительный взгляд дочери мать ответила, что соврала внучке и сама не понимает ничего. Лицо Лены побелело и Серафима, обняв её за плечи, прижала к себе. Немного придя в себя, женщины заговорили, теряясь в догадках, что же произошло. Если Петра на самом деле послали в командировку, то почему он ничего не сказал им. Может, что-то случилось на работе? Тогда почему не поговорил ни с женой, ни с матерью. Хотя бы оставил записку. В надежде, что Пётр пришлёт весточку, и всё объяснит, решили ждать. Прошла неделя, но ничего не изменилось.
Только Валюша, бередя душу, всё спрашивала, когда же вернётся папа. Серафима, чтобы лишний раз не травмировать Лену, строго наказала внучке, не приставать к маме. Вот он пришлёт письмо, тогда и узнаешь, когда приедет. Девочка вроде поняла и не спрашивала о папе больше, но зато каждый день она бегала смотреть в ящик, не пришло ли письмо от папочки. А на Лену было тяжело смотреть. Она практически ничего не ела, сильно исхудала. На её осунувшимся лице, с чёрными кругами под глазами, боль и страдания. Она почти не спала и Серафима слышала, как ночами дочь горько плачет в подушку. Мать жалела и переживала за неё, ведь Лена так любила Петра.
Дурные мысли стали посещать Серафиму: неужели дочь повторит её судьбу и останется одна?.. Всякое думалось: может, у Петра на фронте была подружка и он вернулся к ней? За какие грехи Господь так наказывает её дочку. И тут же отгоняла дурную мысль: Пётр не такой. Она видела, как любит он Лену, как души не чает в дочке. Нужно просто подождать и всё разъяснится. Она говорила об этом с дочерью, стараясь хоть немного успокоить и облегчить её страдания.
Лена слушала и грустно кивала, хотелось верить, что всё будет так, как говорит мама. Ей казалось, что она находится в дурном сне и этот сон никак не заканчивается, а она не может проснуться. Лишь работа, а в доме её хватало, немного отвлекала от тяжелых раздумий. Ночами же, оставаясь наедине с собой, Лена снова отдавалась страданию. Она старалась скрывать от дочери свои слёзы и боль, говоря, что плохо себя чувствует, приболела. Валюша верила и просила бабушку полечить маму. У Серафимы разрывалось сердце, но чем она могла помочь-утешениями? Лена была благодарна матери за участие, но ничего не могла поделать со своими чувствами и думами.
В один из погожих осенних дней, Серафима решила пойти на базар и продать картошку и поздние яблоки. По дороге она нагнала шедшую впереди с баулом знакомую женщину. Поздоровались, разговорились о хозяйстве. Вдруг знакомая спросила: «Вернулся ли Пётр?» Серафима вздрогнула, растерялась, но быстро собралась и стала расспрашивать женщину, откуда той известно, что зять ушёл. Ведь с того злополучного дня они ни с кем не общались, а внучка знает только то, что отец в командировке. Знакомая и открыла причину их несчастья.
Рядом с домом этой знакомой поселились беженцы, мать и дочь Завьяловы. В конце августа, Пётр вместе с мужиками перекрывал им крышу и очень приглянулся дочери. А та, старая дева, язык как помело, сплетница и распутница, стала приставать к нему. Но мужчина серьёзно сказал ей, что он семейный. Но эта стерва слышать ничего не хотела, как с ума сошла. Хвасталась бабам на улице, что всё равно Пётр будет с ней, чего бы ей это не стоило. Однажды вечером она подкараулила Петра, возвращавшегося с работы, и, кинувшись ему на шею, стала объясняться тому в любви. Мужчина аккуратно снял её руки и громко ответил, что женат, любит жену и дочь и никто ему больше не нужен. Женщина со злостью крикнула вслед уходящему Петру: «Да пока ты воевал, к твоей женушке милиционер Жабкин захаживал. Это все знают». Пётр даже не оглянулся, пошёл дальше.
А на следующий день знакомая увидела его с чемоданом, шедшим по направлению к городу. Выслушав всё, Серафима остановилась и, выронив корзину с продуктами села прямо на дорогу. В груди, словно тяжёлый мельничный жернов ворочалось сердце, перетирая боль неизвестности, обиду, тревоги и слёзы. Знакомая уже давно теребила её за рукав, испуганно спрашивая, что с ней… Но она ничего не слышала и не видела, словно её что-то оглушило. Наконец, почувствовав боль в груди, он подняла голову и глазами полными слёз посмотрела на попутчицу. «Что за люди, глаза им застит чужое счастье», — с горечью произнесла она. Серафима прислушалась к себе, боль в сердце стала меньше и появилась какая – то лёгкость, будто с души свалился тяжёлый камень, который не давал дышать и жить. Она глубоко вздохнула и вдруг улыбнулась. «Ну, слава Богу», — спокойно произнесла она. Знакомая, помогавшая ей подняться, с удивлением посмотрела на Серафиму. Поблагодарив её, та отряхнула юбку и, развернувшись, быстро пошла обратно к селу.
Женщина крикнула ей, куда же она, но та махнула рукой, пошла ещё быстрее. Всю дорогу Серафима думала о случившемся. Почему же Пётр поверил чужой бабе? Почему не поговорил с Леной или с ней? Ведь она любила его как родного сына. Ведь они сколько вместе перенесли и горя, и радости, нет не прав Пётр — не хорошо поступил. Приблизившись к калитке своего дома, Серафима остановилась и задумалась: Как Лене рассказать об этом?.. Наконец она решительно толкнула калитку и поднялась на крыльцо.
Валюша была ещё в школе, а Лена мыла полы в комнате. Воинственный вид матери немного удивил её, да и не ожидала она такого быстрого возвращения матери. Серафима позвала дочь на кухню и, усадив на лавку, всё ей рассказала. В начале повествования Лена выглядела растерянной, но по мере поступления информации, чувства изменились, она была вне себя от гнева. Лицо раскраснелось, она кричала, словно пыталась вытолкнуть скопившуюся боль. Ну, почему Пётр так грубо поступил с нею, почему не поговорил?.. Она рассказала бы ему, что участковый порядочный и благородный человек. Он спас их от гибели, но никогда не покушался на её честь.
Может, погиб на фронте, как можно позорить такого человека?.. Жабкин спас их от тюрьмы. Когда они, чтобы выжить, занимались тем, что меняли или перепродавали вещи, кукурузу на хлеб, муку и соль. А кто-то писал на них анонимки, обвиняя в спекуляции, за это могли и посадить, и расстрелять. А участковый пожалел, не дал делу хода. Скольких он тогда спас, почитай пол села. Эх, Петя, Петя… Лена разрыдалась от горькой обиды.
Серафима молчала, давая дочери выплакаться, а вечером пошла к сослуживцу Петра, по «Ремзаводу». Узнала, что зять уехал к родителям в Минводы. Придя домой, мать решительно сказала дочери: «Собирайся, бери Валю и езжай в Минводы к мужу. Он должен знать правду, там и разберётесь». На следующий день они поехали на вокзал. Купив билеты, Серафима посадила дочь и внучку на поезд, следующий до Минвод. В отличном настроении она вернулась домой. Она сердцем чувствовала, что всё будет хорошо, и душа её светилась. А через неделю Пётр с семейством вернулся домой.
Увидев Серафиму, которая с укором смотрела не него, стушевался, чувствуя вину. Подошёл, обнял и, поцеловав в щёку, попросил прощение. Мать, пожурив немножко, простила. Семья воссоединилась, воцарился мир и покой. Всё пошло своим чередом. Вскоре Лена родила ещё дочь, которую назвали Раечкой. Семья увеличилась, жить стало труднее. Выручал огород, основной их кормилец. Зарплата у зятя была небольшой, хотя и работали шесть дней по десять часов.
Пётр подрядился на ткацкую фабрику, вывозить обрезки. С вечера субботы забирал нагруженную отходами машину с фабрики, загонял во двор дома, а рано утром уезжал. Возвращался в воскресенье почти за полночь. Конечно, платили копейки, но это был хоть какой-то довесочек к зарплате, который тратили только на хлеб и пачку печенья для маленькой Раечки. Карточки отменили и сразу вытянулись огромные очереди за хлебом. Писались с вечера на ладони химическим карандашом свой номер очерёдный и стояли всю ночь, чтобы не прозевать очередь. Хлеб продавали по норме.
Так на двоих детей полагалась целая буханка, на взрослого-половинка. С вечера Валюша занимала очередь, затем к полуночи приходила Лена, так как дочери в четыре часа утра нужно было идти на молокозавод за обратом, который людям давали даром. Идти до завода было далеко и страшно. Три километра по безлюдному полю, да ещё в темноте.
Там, отстояв очередь, топала домой и обратно с двумя вёдрами на коромысле. И хотя в ведёрки наливали по три литра всего, для ребёнка восьми ноша была очень тяжелой. И сразу Валюше нужно было в школу бежать. Ей бы поспать пару часиков, а нельзя. Но она понимала, всем трудно сейчас.
Серафима жалела внучку, но и самой нелегко было. Разбудив Валю и отправив её за обратом, она шла менять Лену, которая всю ночь простояла в очереди. У дочери от такой жизни не было молока, приходилось разжёвывать печенье, заворачивать жвачку в два слоя марли и давать эту «соску» новорождённой Раечке. Вот такую жамку сосал ребёнок.
В конце сентября Петра отправили на уборку овощей в соседний район. Каждую неделю он приезжал домой на выходной и привозил деньги. Возвратившись в очередной раз, сказал, что в следующий выходной не приедет, так как нужно до дождей завершить уборку.
Прошло недели полторы, Пётр вот-вот должен уже вернуться, как нагрянула беда. Вечером, притушив керосиновую лампу, Лена подошла к люльке, наклонилась, чтобы поправить одеялко на дочке. Увидев на стене чёрную тень, ребёнок так испугался, что зашёлся в крике. Лена схватила Раечку на руки, стала укачивать, но та не прекращала надрываться. Серафима побежала на соседнюю улицу, там жила врач. Осмотрев ребёнка, у которого начались судороги, и он начал синеть, доктор сказала, что ребёнок не выживет. Лена зарыдала, умоляя чем- ни будь помочь её маленькой доченьке, но врач пожала плечами и, посоветовав готовиться к худшему, ушла. Валя, давно уже пытавшаяся чем-то помочь, заплакала навзрыд. Ей было жалко маленькую сестричку!.. Серафима утирая слёзы, прижала к себе старшую внучку.
Лена вскрикнула в отчаянии: «Хоть бы Петя приехал!..» Вдруг открылась дверь, и вошёл зять. Он бросился к люльке, выхватил ребёнка и прижал к себе… И дитё вдруг успокоилось, затихло… Это было чудо какое – то!.. Обессиленная от крика дочурка, сразу уснула. Пётр немного покачал её на руках и опустил в кроватку. Ребёнок спал. Все, словно заворожённые смотрели на Петра. Он улыбнулся и устало сел на лавку. Лена бросилась к мужу, плача от счастья. Валюша смотрела на отца, как на волшебника.
Он поманил её рукой и обнял. «Что тут у вас стряслось?» — спросил тихо. Жена рассказала о случившемся. Пётр выслушал и велел положить Раю на кровать вместе с ними, чтобы не дай Бог, снова не испугалась. А утром умыть от сглаза через дверную скобку святой водичкой. Добрая Валечка вызвалась посидеть у люльки, пока бабушка и мама покормят отца с дороги.
С этого дня малышка пошла на поправку, и Пётр вернулся на завод. На привезённые им деньги, Серафима съездила в Пятигорск за конфетами и сахарином. Перепродав их у себя на базаре подороже, вновь отправлялась в путь. Брала подешевле нещипаных курей, ощипывала и продавала дороже. Сейчас это называлось бы бизнесом, а в то время это была чистейшая спекуляция. За которую следовало серьёзное наказание, тюрьма. Но так жило пол страны. А что делать, надо было как-то кормиться.
Прошло ещё три года. Дети подросли. От дальних родственников пришло письмо, в котором они приглашали к себе на заработки. Петр сразу загорелся, но Лена решительно заявила, что поедет с ним. Старшую Валентину, которой исполнилось двенадцать лет, решили оставить с Серафимой в Воронцовке. Маленькую Раю увезли с собой в Магадан. Опять жизнь устраивала Серафиме испытание. Остались они с внучкой одни, без помощи.
Жили бедно, порой впроголодь. Огород по – прежнему был основным кормильцем, да ещё пять кур и коза. В основном всё шло на продажу. Нужно было покупать дрова, керосин, уголь. Изредка от Петра и Лены получали посылки с вещами, часть которых продавали на базаре. Валюша понимала, как бабушке тяжело и помогала ей как могла. Серафима души не чаяла во внучке и старалась смягчить отсутствие родителей, окружив своей душевной нежностью и заботой.
Она не осуждала дочь и зятя за то, что не взяли Валю с собой. Понятно, что на новом месте нужно ещё устроиться, неизвестно как пойдут дела. Серафима была даже благодарна, что ей не пришлось остаться одной, чего очень боялась. И хотя многие мужчины сватались к ней, но она всем отказывала. Лена с Петром недоумевали, ведь она ещё довольно привлекательная женщина. Но мать все разговоры на эту тему сразу пресекала: «У меня есть семья, а больше мне никто и не нужен!»
Серафима никогда не рассказывала детям о своей жизни, да они и не интересовались. Своё прошлое она похоронила на самом дне своей многострадальной души. И семья, которую она создавала по крупицам, которую оберегала, как могла, стала для неё в этой жизни всем. И она боялась менять что-либо в своей личной жизни. Она чувствовала себя нужной. Серафима словно растворилась в семье, стала её основанием, фундаментом, на котором возводились новые постройки – будущее её детей, внуков, правнуков.
Летом приехали погостить Петр с Леной и маленькой Раечкой. Рассказывали, как им нелегко живётся в чужом городе, среди чужих людей, как скучают по родному дому. Но нужно ехать обратно, так как там можно было неплохо заработать. Лена привезла подарки: маме тёплую шалёнку, Валюше новую форму с красивым ажурным белым фартуком и нарядное платье.
Дочка была рада новым вещам, но больше всего она радовалась приезду самих родителей и сестрёнке, по которым скучала. Отпуск продлился всего две недели, и они вскоре опять уехали. Провожая, Серафима просила Лену почаще писать письма, чтобы Валюша не чувствовала себя обделённой родительской заботой. Дочь обещала, что постарается. На вокзале зять вручил матери свёрток, сказав, что это деньги для неё и Валюши. Серафима не хотела брать, ведь им самим не хватает, а они с внучкой и так проживут, но зять настоял.
Первое время Валюша грустила, а потом началась учёба в школе, новые заботы, и память о родителях, сестрёнке потускнела. Валя перешла уже в пятый класс-новые предметы, преподаватели. Учёба давалась нелегко. Да и относилась она к ней не серьёзно, так как считала, что помогать бабушке важнее.
Серафима укоряла внучку, но не наказывала, жалела. Но вот в школе решили провести субботник. Но Валя сказала, что не сможет прийти, так как они с бабушкой пойдут на базар продавать козу Майку. Ей было очень жалко козу, но бабушке было тяжело держать Майку. Учительницу удивил ответ Вали, и она попросила остаться её после уроков. Поговорив с девочкой, педагог узнала, что ребёнок живёт без родителей, с бабушкой. Учительница обратилась ко всем педагогам с просьбой, внимательней относиться к ребёнку. Девочка была очень застенчивой. Иногда, даже зная урок, не могла отвечать у доски, стеснялась. Учителя пошли ей навстречу, стали письменно опрашивать Валю, и учёба стала налаживаться.
Вот ведь какая учительница хорошая: пришла к ним домой, поговорила с Серафимой. Теперь у Вали в школе всё будет хорошо, порадовалась бабушка. На деньги, которые ей оставили Петя и Лена, она купила Вале тёплую шапочку из кроличьего пуха и резиновые ботики. А на базаре с рук, приобрела зимнее пальтишко и валенки не новые, правда, но хорошие. Ну, слава Богу, теперь у внучки есть одежда на зиму. Всё, что осталось от этих денег, припрятала на чёрный день.
Конец октября выдался дождливым, дороги развезло так, что машины не могли выбраться из грязной вязкой жижи. Люди, увязая по колено в грязи, добирались в город на работу, а ребятишки в школу. Вечерами улицы были безлюдными, все сидели по домам. В один из таких вечеров в ставень кто-то громко постучал. Валя, накинув бабушкину старенькую душегрейку, первой выскочила в сени и, открыв засов, подбежала к калитке. «Кто там?» — спросила она. В ответ она услышала мужской голос. Незнакомец поздоровался и попросил позвать Серафиму. Девочка открыла калитку и увидела мужчину в длинном чёрном плаще.
Он внимательно посмотрел на неё и спросил: «Ты Валя?» — «Да, а Вы кто?» — удивилась она. «А я твой дедушка, — ответил тот, опешившей от такого признания девочке и спросил: — Бабушка дома?» — «Да», — растерянно произнесла Валя. Незнакомец зашёл во двор. «Ну, веди внучка», — улыбнувшись, произнёс он. Вошли в сени, незнакомец снял мокрый плащ. На нём была военная форма без погон, фуражку он снимать не стал. «Кто там, внученька?» — раздался голос бабушки.
Мужчина вздрогнул и, распахнув дверь, шагнул на кухню. «Здравствуй, Сима», — неуверенно произнёс он. Женщина стояла у печки, спиной к двери. Вдруг она резко обернулась, и Валя увидела удивление, растерянность на её лице. Но оно вдруг резко изменилось: глаза стали какими-то колючими, губы сжались, бабушка стала похожа на Снежную королеву, холодную и неприступную. «Ну, здравствуй. Зачем пришёл?» — сухо спросила она. И метнув грозный взгляд на внучку, произнесла: «А ты, зачем пускаешь кого не попадя?» Под её гневным взором Валюша съёжилась, она никогда ещё не видела бабушку такой. «Ладно, Серафима, не ругайся. Я проездом, посмотреть на вас хотел. На дочь, на внучку вот, на тебя». — «Лена уехала, а на нас посмотрел и уходи», — жёстко сказала она. Валя никак не могла понять, что происходит.
Почему бабушка так обозлилась на неё? Почему никогда не рассказывал ей про деда. Вале было даже жалко этого дядю, который назвался её дедушкой. Ей не хотелось, чтобы он уходил. Внучка подошла к Серафиме и, схватив за руку, стала просить бабушку, чтобы не прогоняла его. Та смягчилась и, указав на табуретку, разрешила гостю остаться. Он, облегчённо вздохнув, присел на табуретку. Женщина села напротив: «Ну, рассказывай, как живёшь, коли пришёл». Валя слушала рассказ дедушки с огромным интересом. Он рассказал, что после войны осел в Армавире, работает на военном заводе начальником отдела.
Зарабатывает хорошо, дом полная чаша, только вот в личной жизни ему не везёт. Трижды был женат и всё неудачно. Одна жена запила, другая умерла, а третья сильно больна. Он достал из нагрудного кармана фотографию красивой, молодой женщины и протянул Серафиме. Та взяла и, посмотрев, спросила, что за болезнь у его жены. «С головой у неё непорядок, говорят шизофрения. Вот вожу её по разным врачам, может удастся вылечить», — грустно произнёс он. «Ну, а ко мне ты плакаться приехал, что ли. Хочешь, чтобы я пожалела тебя? Не дождёшься», — спокойно сказала Серафима.
Валя со стороны видела, как тяжело даётся бабушке это спокойствие. Взяв фото из рук женщины, дед положил его обратно, в нагрудный карман и тихо произнёс: «Да нет, не плакаться. Просто мне без твоего прощения нет ни счастья, ни жизни. Прости, прошу тебя». «Нет!» — коротко бросила Серафима. И, встав, отошла к печке, давая понять, что разговор окончен, пора тому уходить.
Валя вся сжалась, неужели дедушка так и уйдёт, не поговорит с ней. Но тот вдруг шумно втянув носом воздух, сказал: «Как вкусно пахнет борщом». В чугунке на печке, томился борщ из курицы, который только что сварила бабушка. «Давно я не ел родного борща. Налей, Серафима, тарелочку», — несмело попросил он. «А что ж, твои жинки борщей тебе не варили?» — с сарказмом в голосе задала она ему вопрос. -«Варили, да только вкуснее твоего я никогда и нигде не ел», — просто ответил дед. Боясь, что бабушка откажет гостю, Валя быстро взяла тарелку и, подойдя к печке, стала наливать горячий борщ, приговаривая: «Давайте с нами вечерять».
Серафиму удивило поведение внучки, она даже потеряла дар речи. А та продолжала: «Вы поближе к столу подвигайтесь, а я сейчас хлебушек порежу, вот ложка, стопки. Бабуль, у нас там винцо есть?» Серафима была изумлена… Она молча, достала бутылку с вином и поставила на стол. «Садись, бабулечка», — хлопотала внучка, наливая борщ ей и себе.
Серафима села за стол и, посмотрев на мужчину, с издёвкой в голосе произнесла: «Ты хоть фуражку сними или боишься, что я твою лысину увижу». Гость, молча, снял головной убор и передал внучке. «Ну вот, я не ошиблась, лысина. Все свои кудри по чужим подушкам растерял». — «Вы наливайте вино и кушайте», — встряла Валя. — «Спасибо тебе, внученька. Ты большая умница», — произнёс он и наполнил стопки. «Со свиданием», — грустно произнёс дед и осушил стопку. Серафима выпила половинку. Вино сняло напряжение и слегка успокоило её.
Ели молча, лишь гость три раза наполнял свою стопку да нахваливал борщ. Серафима отказалась от вина, так как не особо любила выпивку. Повечеряв, дед поблагодарил за гостеприимство. На лавке стоял баян, на котором друг Сашка учил играть Валюшу. Инструмент заинтересовал его. Мужчина попросил у Серафимы разрешения сыграть, та согласилась.
Гость, бережно прижав к себе инструмент, заиграл и баян словно ожил в его руках. Он то плакал, страдая, жалуясь на безответную любовь, то вдруг пускался в весёлый пляс, то счастливо вздыхал. Полилась грустная мелодия и мужчина запел. Он пел о любви, голос его приятно звучал, печальные глаза были устремлены на Серафиму. Валя украдкой посмотрела на бабушку, лицо которой было мечтательно-печальным, а по щекам текли слезинки. Наверное, это песня их молодости, подумала девочка. Вдруг мелодия прервалась. Валюша взглянула на гостя и замерла.
Тот смотрел на Серафиму как-то необычно. Даже ребёнок понял все те чувства, которые присутствовали во взгляде-это и нежность, и любовь, и страдание, и вина, и раскаяние. Конечно Валя не понимала ещё истинное значение некоторых чувств, но в ней моментально проснулось огромное чувство жалости к этому чужому человеку, назвавшемуся её дедушкой. Девочка перевела взгляд на бабулю, но та, быстро смахнув слезинки, вдруг сухо спросила: «Николай, а ты один приехал?» Мужчина опустил голову и глухо ответил, что приехал с маленьким сыном, которого оставил у родственников. Лицо женщины вдруг стало каким-то суровым, и она жёстко сказала: «Иди немедленно за дитём». Гость молча оделся и вышел, а Серафима с оторопевшей, ничего не понимающей внучкой, остались сидеть за столом.
Валюша, ещё никогда не видевшая свою бабушку такой, робко спросила: «А он вернётся?» Та как-то растерянно и устало сказала: «Не знаю, по мне хоть бы вообще не возвращался. И зачем ты только ему открыла». «Бабуль, а это правда мой дед? Почему мне никто про него не рассказывал? Расскажи, бабулечка, ну пожалуйста» — «Сейчас ничего не буду рассказывать. Вот постарше станешь, понимать начнёшь, тогда, может, и расскажу», — ласково погладив по голове, сказала Серафима.
Они убрали со стола и, пригасив керосинку, стали готовиться ко сну. Легли вместе в проходной комнатке. Серафима обняла внучку и поцеловала в макушку: «Спи моя хорошая». «Бабуль, а дед всё ещё тебя любит, я видела, как он на тебя смотрел, — сквозь дрёму прошептала девочка и добавила -: а я люблю тебя всех сильнее». Серафима вздохнула и горько улыбнулась. Воспоминания накрыли её тяжёлой волной. Вот их с Николаем свадьба, рождение дочери, его измены, вот она в поле, а он бежит, спасая свою жизнь, бросив Лену в доме. Нет, нету ему прощения! Про свою боль можно промолчать и простить, но предательства своему ребёнку — никогда. Так решила для себя Серафима, да простит Господь её душу.
Прошло часа два или больше, и женщина уже начала дремать, как вдруг в окно постучали. Она открыла глаза. Неужели вернулся, с тревогой подумала про Николая. Чтобы не разбудить внучку, тихонько встала. Быстро одевшись и взяв лампу, вышла в сени и отперла дверь. На пороге стоял Николай, держа на руках мальчика лет трёх. «Пустишь?» — хрипло спросил он.
Серафима жестом предложила войти. Она уже успокоилась, приняв для себя твёрдое решение, и ей даже было интересно посмотреть на сына Николая. Мальчик замёрз, и она посадила его на тёплую печку. Снимая с него верхнюю одежду и ботинки, про себя отметила, что вещи на нём были дорогие, добротные, не то что у её внучки. Проследив её взгляд, Николай сказал, что он хорошо обеспечен и хочет помогать Серафиме, но та резко оборвала его, сказав, что от него ей ничего не нужно.
Она налила тарелку борща и стала кормить ребёнка. Тот с удовольствием ел, а женщина пыталась его получше рассмотреть. Мальчик был похож на мать, фото которой показывал Николай. Светловолосый, с серо-голубыми глазами и пухлыми губками, он был похож на ангелочка. Ребёнок доел борщ и доверчиво протянул к Серафиме пухлые ручки.
Она поставила тарелку и взяла дитя. Николай посмотрел на них и улыбнулся. На кухню вошла проснувшаяся Валя. Увидев её мальчик засмеялся и потянулся к ней. Серафима посадила его рядом с внучкой, которая села на лавку возле печки. Малыш прижался к ней. Валюша обняла его сказала: «Какой хорошенький у тебя сынок, дедушка». Мужчина вздохнул: «Ты у меня тоже красивая, внучка». Серафима строгим тоном нарушила эту идиллию, возвестив, что всем пора спать, так как на дворе глубокая ночь.
Детей она положила на лежанку, так как печка была ещё горячей, до утра не успеет остыть. Николая определила в дальнюю комнату, сказав, чтобы он утром уехал и больше не приезжал никогда, нечего ему тут делать, у каждого своя дорога. Мужчина нахмурился и молча ушёл в свою комнату. Внучка тихонечко позвала бабушку и когда та подошла, сказала: «Бабуль, а давай деда оставим с нами жить. Он хороший и сынок у него такой ласковый и смешной. Пока не уснул всё подбородок мне гладил и говорил, что он у меня красивый. Жалко мне их, наверное, никто их не любит».
Серафима сначала рассердилась на внучку: «Ишь, что придумала, даже не проси, этого никогда не будет. У них своя жизнь, у нас своя. У деда ведь семья, жена больная, маленькое дитё вот. А теперь быстро спать, а не глупости разные болтать. Пожалела она. Он-то все эти годы только себя и жалел. Всё, спать!» Она отошла от печки, но вдруг опять вернулась и тихо произнесла: «Я в проходной комнате, к вам поближе. Ты внуча, если что, поглядывай, я двери открытыми оставлю. Боюсь я что-то». И поцеловав Валю, пошла к кровати, где они вместе, до прихода деда, спали. Двери остались открытыми и с печной лежанки было хорошо видно бабушкину кровать. «Интересно, чего боится бабуля?» — засыпая подумала девочка.
А Серафима легла и с нежностью подумала о Валюше: «Какая же она у неё хорошая, жалостливая, готовая всем прийти на помощь. Чистая детская душа и открытое сердечко. Убереги её, Господи». Затем подумала о Николае: «Ни капельки не изменился, как был бабником, так им и остался». Ей вдруг вспомнилось, как тот жадно ел, нахваливая её борщ, как играл на баяне и пел песню о любви, о страданиях и счастье. Этой песней он когда-то объяснялся ей в любви.
О, Боже, как давно это было, вот и пройдена почти половина жизни. Глаза женщины наполнились слезами. Вдруг она услышала шаги и замерла, прислушиваясь. Нет она не ошиблась, из дальней комнаты вышел Николай. Женщина быстро смахнула слёзы и притворилась спящей. Николай тихонько подошёл к кровати и тронул её за плечо. Она открыла глаза и шёпотом строго спросила, что ему нужно. Николай встал на колени возле кровати и взяв её за руку, попросил не прогонять. Он умолял её поговорить с ним.
Серафима сердито отдёрнула руку и громко сказала, чтобы он шёл спать. От бабушкиного голоса проснулась Валя. Она испуганно спросила, что случилось и услышала спокойный голос деда в ответ: «Спи, внучка, это мы с бабушкой разговариваем». Девочка прислушалась к голосам. Сам разговор она не разобрала, только отдельные предложения и фразы. Дед просил прощение за что-то у бабушки, а та отвечала, что никогда не простит его. Голос бабушки звучал спокойно, и ребёнок вскоре уснул.
Николай с Серафимой проговорили до самого рассвета. Раздосадованный мужчина, со слезами на глазах, ушел спать. Серафиме тоже тяжело было на душе, но она не изменила своего решения. Конечно уснуть она уже не смогла, слишком взвинчены были нервы. Полежав ещё немного, встала, оделась и заправила кровать. Затем сняла ведро с тёплой водой и ушла за печку мыться, пока все спят. Валюша проснулась от громкого бабушкиного голоса: «Через три часа поезд, пора собираться, пока доберёмся в самый раз будет». Закутавшись в одеяло, девочка слезла с печки.
Пожелав всем доброго утра, пошла приводить себя в порядок. Николай кашей кормил малыша. Тот с удовольствием уплетал её за обе щёки. Вернувшись на кухню, Валя сказала, что тоже пойдёт провожать дедушку. Серафима разрешила, но прежде велела съесть кашу. Девочка нехотя взяла ложку и стала ковырять ею в тарелке. «Если не будешь есть, останешься дома», — строго сказал бабушка. Кое-как управившись с кашей и выпив чай, внучка стала помогать убирать со стола. Закрыв дом и калитку все отправились в город, на вокзал.
Валюша держала за руку мальчика и что-то ему рассказывала. Они шагали впереди, а за ними молча шли Николай и Серафима. Услышав шум приближающейся телеги, они сошли с дороги. Им повезло, попутная подвода и до самого вокзала. Конечно, приехали они рановато. «Но зато не опоздают на поезд» -, сказала Серафима. Николай по её тону понял, что она хочет поскорее отделаться от него. Он тяжело вздохнул и стал смотреть на детей, носящихся по перрону. Они громко смеялись, играя в догонялки. Серафима тоже смотрела на них и улыбалась.
Она думала, что всё сделала верно, пусть Николай скорее уезжает к жене и больше никогда не появляется в её жизни. Изменить ничего нельзя, у каждого своя дорога. Ей даже не хотелось с ним разговаривать. Женщина считала, что всё она уже сказала ему ночью, когда он, стоя на коленях перед кроватью и целуя ей руки, плакал и просил простить за прошлое, но она была непреклонна. Не могла она ему простить того страшного дня, когда он спасал свою шкуру, обрекая свою крохотную дочурку на смерть. Может кто-то и скажет, что прошлое нужно оставлять в прошлом, что время лечит. Нет, оно не лечит, а лишь притупляет боль.
Начало:
Ирина Владимировна Деньгова (Лукашенко)